Староста купеческий, чернобородый Вассиан, похоже, не так уж и пьян. Взгляд осторожный, трезвый. Сидит, усмехается, слушая грустную песню, что запел толстобрюхий торговец с окладистой бородою.

И хоть меня целовать запретили красивой Роданфе,
Выход придумала всё ж... —

прямо на ухо ярлу зашептал перевод Никифор. Вот только этого и недоставало, ярл как раз собирался покинуть пиршество и поискать в окрестностях Ирландца.

Пояс свой с бедер сняла и,
растянув его меж собою и мною...

— Хватит, хватит, Никифор. — Хельги затряс головою. — Как тебе только не стыдно толмачить такое? Пояс сняла с бедер — ничего не скажешь, хорошенькое начало! Можно себе представить, чем всё закончится.

— Но... это же стихи, мой ярл! — сконфуженно пробурчал Никифор. — Стихи знаменитого поэта Агафия Миренейского, что всю свою жизнь воспевал светлую радость... Хотя ты, наверное, прав. Мне, монаху, такое слушать грешно.

Отойдя в сторону, он принялся молиться. А толстобрюхий сибарит не унимался: хоть Хельги и не понимал слов, но жесты купца были весьма красноречивы...

Ага! Вассиан обернулся к кому-то... Похоже, к кормщику, именно его Хельги заприметил с утра за рулевым веслом одной из ладей. Судя по одежде — длинная, почти до самой земли, ярко-зеленая, с серебряной нитью, туника, — кормщик был явно не беден и, скорее всего, имел в купеческом предприятии солидную долю. Тогда почему же Вассиан не пригласил его к обеду? И о чем они сейчас шепчутся? Послушать бы... Впрочем, чего там слушать, без Никифора всё равно не поймешь ни единого слова. Хоть, в Суроже еще, и учил ярла греческому Евстафий-купец, а всё же их сурожский говор от столичного отличался. Да и говорили быстро. Вызнать бы... Может, не стоило связываться с купцами, добрались бы до Кенугарда сами? А попасть туда надо обязательно, ибо — как сказала девушка-волшебница Магн — только он, Хельги-ярл, может остановить черное дело друида. И кто его остановит, если они не доберутся до Киева? Если сгинут в степи, пронзенные разбойничьей злой стрелой, если вдруг схватят их, сонных, да продадут в рабство на край света?

Нет, такой поворот ярла никак не устраивал. А потому следовало быть постоянно настороже. Вот и сейчас...

Заметив, как кормщик скрылся за колючими кустами шиповника, Хельги встал и, сказав Никифору, что идет навестить Ладиславу, покинул веселое сборище. Ладислава, представленная Евстафием Догоролом как знатная ладожанская дама, как и положено девушке, обедала отдельно от мужчин, в специально разбитом шатре с поднятым пологом. Шатер этот был разбит слугами шагах в двадцати от костров, ближе к морю.

Хельги прошел немного в том направлении, затем оглянулся по сторонам и стремительно нырнул в пахучие заросли шиповника. Острые шипы впились в одежду, больно царапнули руки. Ярл не обращал на это внимания, увидев мелькающую впереди зеленую тунику кормщика, то скрывающуюся за деревьями, то вновь вспыхивающую в лучах солнца. Прибавив шагу, Хельги быстро обошел огромный, лежащий прямо на пути камень, и...

— Не спеши, ярл, — тихо произнес кто-то у него за спиной. Кто-то? Конечно же, Ирландец, кому тут еще говорить на языке людей фьордов?

— Там, дальше, я видел трех всадников. Спешенные. Словно бы ждут кого-то...

— Кормщика.

— Кормщика? А, того человека в зеленой тунике. Так ты шел за ним, ярл?

Хельги молча кивнул, шагнув вслед за Ирландцем в густые заросли дрока. Вокруг пели птицы, вкусно пахло молодой листвой, цветами и медом.

— Вот они, — остановившись, поднял руку Ирландец. — Осторожнее, не свались в овраг.

Ярл и без него уже заметил тех, кто стоял, не таясь, у каменистого русла ручья. Трое спешенных всадников в панцирях из бычьей кожи, с саблями в сафьянных ножнах. Короткие, украшенные красными шелковыми ленточками копья небрежно прислонены к камню. Кони пили из ручья воду.

Один из всадников, видимо главный, — осанистый белолицый мужчина с узкой бородкой — обличьем напоминал знатного хазарского вельможу, двое других — поджарые, смуглые — больше походили на печенегов. Троица держалась по-хозяйски: переговаривались, громко смеясь, и снисходительно посматривали на кормщика в зеленой тунике. Тот стоял перед ними в почтительной позе, чуть наклонив голову, и что-то негромко говорил. Что и на каком языке — было не разобрать. Тем не менее кормщика, похоже, хорошо понимали. Узкобородый вдруг прервал его, не дослушав, и требовательно протянул руку. Изогнувшись в поклоне, кормщик передал ему увесистый кожаный мешочек, перевязанный узкой бечевкой. «Хазарин», или кто он там был, ловко развязал бечевку и высыпал в ладонь... блестящие, приятно звякнувшие кружочки.

— Золото... — прошептал Ирландец.

Хельги молча кивнул. Он уже начинал кое о чем догадываться.

Тщательно пересчитав монеты, узкобородый что-то повелительно сказал одному из напарников. Тот, поклонившись, подскочил к прислоненным к камню копьям и, отвязав от них красные шелковые ленты, вручил их кормщику. Тот униженно склонился почти до самой земли. Подойдя ближе, узкобородый покровительственно потрепал его по плечу, после чего вся троица вскочила на лошадей и вмиг скрылась из виду.

— Чтоб вас всех дьявол забрал, проклятые разбойничьи рожи! — выпрямившись, злобно бросил им вслед кормщик и, напившись воды из ручья, быстро пошел обратно.

— Так вот почему у купцов так мало охраны, — выбираясь из кустов, задумчиво произнес Ирландец. — У них тут, похоже, договор. Платят деньги разбойникам, а те их не трогают. И эти красные ленты — наверняка условные знаки, дескать, всё оплачено. Ну что же. Похоже, с этой стороны нам ничего не грозит, ярл!

Хельги лишь улыбнулся. Хорошо иметь такого сообразительного помощника, как Конхобар Ирландец, хотя, конечно, тип он еще тот!

Итак, загадка счастливо разъяснилась: купеческий староста Вассиан Фессалоник потому не торопился, что поджидал посланцев местной разбойничьей шайки. Заплатил, сколько надо, получил опознавательные знаки, теперь можно и в путь. Замечательные договорные отношения — ты мне, я тебе. Только вот, судя по проклятиям кормщика, разбоинички вряд ли всегда строго выполняли условия соглашения, наверняка могли и лапу наложить на понравившуюся им часть товара. Как бы Ладислава им не понравилась! Хотя, похоже, они не собирались плотно сопровождать караван, иначе зачем ленты? Впрочем, в любом случае следовало держать ухо востро.

Утром, едва рассвет окрасил воды реки багрянцем, караван известного константинопольского купца Вассиана Фессалоника пустился в путь к Киеву. На мачтах передних судов огнем пылали алые шелковые ленты.

Глава 2

ПОРОГИ

Июнь 863 г. Днепр